| Джи как-то спросил меня: - Почему ты пишешь, Эйль? Джи - придурок, поэтому он и задает такие идиотские вопросы. Я люблю его. Пожалуй, он самый замечательный придурок из всех, кого я когда-либо встречал в этой своей жизни. Однажды я даже взял с него клятву, что он обязательно найдет меня в следующем воплощении, если, конечно, решит остаться придурком. Джи прекрасно знает все ответы на все свои дурацкие вопросы, но ведь на то он и придурок, чтобы вести себя по-дурацки. Мы все это понимаем, поэтому и любим Джи. Наверное, когда-нибудь я напишу и о нем, но не сегодня. Сегодня я пишу о другом. Писатели, как я, не выбирают, о чем они будут писать сегодня. Они пишут о том, что сегодня важнее всего, или интереснее всего, или прекраснее, или поучительней, или... впрочем, какая разница? Всю ту ерунду, что я, калеча пальцы, проливаю на эти вонючие листы бумаги, все равно никто не прочитает! За исключением читателей, разумеется. Но таковых в наше время осталось очень мало. Я так их и вовсе не встречал... Все это я, как и обычно, терпеливо разъяснил тогда Джи. Он внимательно выслушал меня, улыбнулся своей смешной улыбкой и, радостно гогоча, ускакал прочь. Хорошо, что это его не расстроило. Иногда он может расстроиться от любой мелочи, а я терпеть не могу видеть его расстроенным. У Джи очень большой нос для придурка... Но я отвлекся! Как я сказал раньше, сегодня речь пойдет не о Джи. Сегодня мне суждено было стать свидетелем удивительной истории. Ну, стать свидетелем - это не совсем то слово. А нам, писателям, надлежит изъясняться точно. Эту историю показал нам Ла, вот он-то и стал ее настоящим свидетелем, если быть точным. Мы все просто обожаем Ла: только он умеет показывать свои истории столь красочно и в такой феерии звуков, что дух захватывает. А каждая его новая история не похожа на предыдущую! А от некоторых даже хочется замереть на миг, и чтобы все вокруг замерло, и секунду послушать биение сердец и шепоток молодых ветерков в замерших крыльях. Мм, если бы я мог вспоминать об этом! Временами я жалею, что я всего лишь писатель, а не вспоминающий... Вот уж кто мог бы вкушать наслаждение непрерывно. Хотя я все равно не верю, что в воспоминаниях истории Ла сохраняют свою сочность и свои сказочные ароматы. Вряд ли они сохраняют ароматы, что бы там ни говорил Ке! Ла - маг. И хотя каждый из нас знает, что настоящих магов не существует и в них по-настоящему верят лишь такие придурки, как Джи, все мы убеждены, что Ла - один из тех немногих настоящих магов, которые все-таки иногда встречаются. Все всегда чувствуют время приближения новой истории. В такие моменты мы собираемся вокруг Ла и время начинает течь вспять. Ла разводит широко руки и начинает показывать. Мы окунаемся в его волшебный голос и мгновенье спустя чувствуем, как мир в нашей голове начинает поворачиваться. Каждый раз я обещаю себе, что поймаю это чувство и разберусь наконец, почему вращающийся мир все-таки остается всегда на одном месте. Но когда это начинается со мной, я никогда не могу вспомнить об этом своем намерении, я кружусь вместе с миром, уставившись вперед широко открытыми глазами и, словно губка, впитываю в себя этот удивительный дождь из разноцветной акварели, который летит внутрь меня под звон хрустальных колокольчиков. Когда Ла открыл глаза (с этого начинаются все его истории, но это не делает их менее замечательными), то увидел родственников. В этот момент он с хитрецой взглянул на нас: конечно, нам требовались пояснения. Пояснения - это то, чего Ла не любит. Он говорит, что самый вкус всех историй состоит в том, чтобы не ждать пояснений, а самому во всем разбираться. Если правильно настроиться, говорит он, то можно понять все, что захочешь. Мы можем постичь любую вещь, найти любую истину, если только захотим этого по-настоящему. Если вдруг нам это зачем-то понадобиться. Вот и сейчас он специально медлит с пояснениями. Просто он дает мне и еще некоторым из собравшейся вокруг него аудитории самим насладиться осознанием того, что он через секунду будет объяснять остальным, лентяям. Этих нескольких секунд мне хватает, чтобы почувствовать вкус понимания, осторожно раскусить его и маленькими глоточками впитать в себя его сок. Насладившись, я снова начинаю растворяться в голосе Ла и голова вновь начинает кружиться вслед за раскручивающимся миром. - Родственники, - сказал Ла, смешно морща лоб, - это другие вы. Это другие вы, которые идут другой дорогой. Дорога некоторых из них проходит рядом с вашей. Другие дороги заканчиваются до того, как начинается ваша, а некоторые начнутся лишь далеко впереди. Какие-то дороги пересекают вашу, а какие-то уходят так далеко в сторону, что их и не разглядишь. И на каждой из этих дорог вы видите другого себя. Так вам кажется. Но это, конечно, совсем не так. Я не перестаю поражаться, как он умудряется из простых вещей делать что-то столь же невообразимо сложное, сколь и прекрасное! История Ла продолжается. Некоторые из нас видят эту историю чуть раньше, чем другие. Скорость восприятия зависит от каждого. Лично я люблю посмаковать истории, поэтому никогда не тороплюсь. На этот раз он был то ли Антонио, то ли Энтони, то ли Антоном - каждый слышит имя по-своему, а я подслушал то, как слышат его окружающие. Мне больше нравилось просто Тони. - Эй, Тони, ты меня слышишь? - в глазах брата читалась тревога. - Наверное, нам надо позвонить в больницу, - неуверенно сказала его мать. Отец нервно курил. Ла, т.е. Тони сидел на стуле и слабо понимал, что происходит. Такая пустота в голове, которая сейчас почему-то казалась огромным шаром, оставляла очень странные ощущения. "Я ничего не помню", - подумал он (каждый из нас по-своему переживал эти мысли). - "Ничего? Но я ведь помню их!" Он обвел глазами обступивших его людей. Отец расхаживал взад-вперед по комнате, мать виновато и немного испуганно отводила взгляд, а брат продолжал заглядывать прямо ему в глаза, словно пытаясь разглядеть что-то в этом изнывающем пустотой шаре. Тьма выплевывала ответы на вопросы, которые так и не прозвучали, но она не хотела говорить больше, чем Тони пытался спросить. Его проблема была не в том, что он чего-то не знал, а в том, что он не знал, чего он не знает. - Ты меня узнаешь? - в очередной раз спросил брат. Тьма преподнесла на блюдечке очередной кусочек. Тони кивнул. Глаза брата оживились. - Послушай, все будет хорошо, - заговорил он, чуть заметно улыбаясь. Тони заметил, что ему очень хочется оглянуться, чтобы увидеть реакцию родителей. Ему-то (и нам) все было хорошо видно. Мать перестала отводить взгляд и смотрела теперь прямо на него. Отец же не переставал ходить, выпуская в воздух клубы табачного дыма. - Ты как, в порядке? - опять задал вопрос брат. Тони еще раз кивнул. На этот раз брат не удержался и повернул голову в сторону матери. Она перевела взгляд на него. - Я побуду с ним, а ты... иди. Тьма подсказывала Тони, что за этим "иди" скрывается еще что-то, но не знал, как спросить, чтобы она ответила ему, что именно. Он оглядел свое тело (в такие моменты многих их нас начинает разбирать ехидненький смех). Брюк на нем не было, рубашки тоже. На ступнях были тапочки. Фактически, он был в одних трусах. И он дрожал. Потому что было холодно. Я-то знаю, что такое холод. Такое уже было в одной из историй Ла. Но для многих это ощущение было новым. Я прямо-таки почувствовал их восторг, когда они полной грудью вдохнули это ощущение. Когда Тони поднял глаза, то увидел лишь закрывающуюся дверь - мать покинула комнату. Брат продолжал сидеть перед ним на корточках, пытаясь, поймать его взгляд. Отец докурил сигарету и прикуривал от бычка новую. Внезапно Тони захотелось встать. Искра - и огромная биомеханическая машина пришла в движение: мышцы сократились, сухожилья натянулись, суставы хрустнули - он встал. В первый момент было трудно удержать равновесие, но он справился. Вместе с ним поднялся на ноги брат. Отец перестал расхаживать и стоял теперь полубоком к нему, сосредоточенно глядя на тапочки на ногах Тони. Тони понимал, что нужно что-то сказать, но говорить жуть, как не хотелось. Он повернулся и двинулся к окну. Краем глаза он заметил, как мужчины переглянулись и отец неловким движением выбросил недокуренную сигарету на пол и быстро наступил на нее ботинком. Вся поза его брата выражала готовность бороться с чем-то и в то же время в ней чувствовалась неуверенность. "Он бы сейчас многое отдал, чтобы не быть рядом со мной," - подумалось Тони и эти слова тяжелой горечью разлились в его сердце. Две быстрые, как молния, картинки промелькнули у Тони в сознании. Первая - рваные шрамы на плече брата. И вторая - кожаные ремни на запястьях. Его запястьях. И снова - ухмыляющаяся тьма. Он сделал шаг и брат отшатнулся от него, давая пройти. Еще шаг. И еще. С каждым разом этот процесс все больше захватывал нас с Тони. Окно было перед нами. Прозрачное стекло. Твердое, с острыми краями, когда разобьется. Тони понимал, что не должен делать то, что делает. Но тьма не показывала ему причины, по которым ему следует остановиться. Он взялся за шпингалет (соприкосновение с металлом - вот, что я бы хотел вспоминать, будь я вспоминающим) и осторожно потянул его вверх. - Эй, Тони, погоди секундочку. - Он почувствовал на плече руку брата. Она дрожала. И еще он услышал шаги приближающегося отца. Он подошел с другой стороны. Тони знал, что они собираются делать. Тьма чуть отступила и он заглянул в будущее, которые было его прошлым: отец и брат прижимали его руки к полу, а он лежал ничком и плакал от бессилия. Тогда он не смог им объяснить, стоит ли пытаться сейчас? Он повернулся к ним лицом прежде, чем они успели сделать что-то непоправимое. Будь что будет. Последняя попытка. Он облизал шершавым языком пересохшие губы. - Попробуйте поверить мне, - сказал он, глядя им в глаза, - я знаю, что делаю. Я так хочу... На какой-то миг ему показалось, что это коснулось их. Но они отмахнулись от этого, как от мухи, прервавшей их сон. Что ж, так еще интересней. Тони улыбнулся. Он мог попытаться броситься в стекло, разбить его своим телом и потом бежать, бежать, бежать, пока легкие не воспламенятся. Еще он мог повалить брата, оттолкнуть отца и успеть до двери прежде, чем они его схватят. Там минуть мать и... Тьма не подсказывала дальше. Вместо этого он сделал то, что никак от себя не ожидал (лично я больше всего люблю такое): он стал на колени и протянул своим родственникам руки. Они, потупив взор, взяли его за запястья и плечи, осторожно наклонили вперед и положили лицом вниз на пол. Щека легла на ковер и ворс защекотал край века и немного нос, а грудью он ощутил засохшую хлебную крошку, которая впилась в кожу. Несколько минут они почти не двигались. Вскоре все встрепенулись, услышав звук открываемой двери. Через мгновенье в комнату вошли трое. У одного из вошедших в руках была пластиковая маска. Он сразу направился к лежащему и одним быстрым, видимо, отработанным годами движением, надел ее на нижнюю часть лица Тони. Вместе с еще одним человеком они взяли Тони за руки, освободив от него отца с братом, и делая вид, что не смотрят на него, но в то же время внимательно наблюдая краем глаза, аккуратно повели его к выходу. Третий из пришедших кивнул отцу Тони и, пропустив ведущих Тони мужчин, пристроился за ними. Они прошли мимо утирающей слезы матери и вышли в еще одну дверь, оказавшись на лестнице. Перед тем, как показывать дальше, Ла хитро подмигнул нам и шморгнул носом, но мы и так уже понял, что впереди - самое интересное. По ступенькам троица спускалась очень осторожно. Двое державших его людей внимательно смотрели на его ноги, обутые в тапочки, и позволяли ему самому выбирать темп движения. Лестница была достаточно крутой и если бы он оступился, то, падая вперед, легко мог бы увлечь их за собой. Конечно, Тони так и сделал! Когда до выхода оставалось всего два пролета, он наступил на ноги одновременно обоим ведущим его мужчинам и подал все тело вперед. А поскольку его попутчики уже готовились перенести вес тела с одной ноги на другую, это был просто идеальный момент для падения. Все трое кубарем полетели по лестнице вниз. Мужчины выпустили его руки, поэтому он смог подняться и броситься прочь, прежде чем они вновь его схватили. Третий мужчина сзади успел лишь крикнуть: - Держите! В следующую секунду Тони был уже на улице. Руки сорвали с лица маску. Ноги понесли его. Но он понимал, что бежать надо не по прямой. Он свернул на боковую улочку, потом еще куда-то и еще. Перемахнул через забор и мимо одноэтажных домиков под лай собак стал пересекать квартал по диагонали. Из окон на него с удивлением посматривали полусонные люди. Прохожие тоже оборачивались. Все мы понимали, что этот полуголый несущийся во весь опор человек выбивал их из привычной колеи, заставлял мысли свернуть с обыденных проторенных путей и прыгнуть в сторону. Мысли окружающих были видны, как слова на транспарантах. Сумасшедший! Сумасшедший! Сумасшедший! В это смешное слово превращались мысли о том, что нужно купить в магазине. И о том, на что пока не хватает денег. И о вчерашнем сериале. О том, кто победит в завтрашнем матче. О блондинке, которую видел сегодня в кафе за обедом. О вопросе маленькой дочки. И о памперсах. О шоколаде и о диетах. О том, сколько еще будет длиться одиночество. О глупом начальнике. О матери, которая не понимает. И о машине, на которой так хочется ездить. О том, какова ширина в талии. О поездке к тетке. О том, как сказать ему. И о себе, чтобы это ни значило... Тони не питал иллюзий, что ему удастся скрыться от преследователей. Вскоре из-за поворота выехала машина, нагнала его, резко затормозила, и из нее выскочили те двое, которых он так весело опрокинул на лестнице. Он рванул изо всех сил, но воздуха уже не хватало. Тем не менее, он смог бы растянуть эту забаву еще минут на десять, если бы один из скучающих прохожих не бросился вдруг ему наперерез и не сбил его с ног. Они упали вдвоем на клумбу с маргаритками. Тони оказался внизу и прохожий довольно чувствительно вмял его плечо в землю. Все было понятно, преследователи были уже в нескольких десятках метров от них, поэтому Тони не стал вырываться, вместо этого он обвил повалившего его человека руками и ногами, крепко прижав к себе. Тот рефлекторно стал отстранятся, но это у него не получилось. Он был уже готов испугаться - мы все видели это, но тут Тони спросил у него: - Почему? Почему ты сделал это со мной? Его голос звучал так мягко, будто любящий папаша разговаривает с любимой дочуркой. Вместо ответа прохожий начал неистово вырываться из стальных объятий Тони. Этот вопрос еще долго мучил бы его, будь он настоящим. Но вот подоспели двое мужчин из машины и стали тянуть его руки в стороны. Но прежде чем поддаться этому превосходящему усилию, Тони совершил очередную смелую выходку: он впился зубами в плечо лежащего на нем человека. Тот взвыл, но в следующий момент руки Тони разжались и он отскочил, с ужасом глядя на кровавое пятно, расплывающееся на рубашке. Мужчины перевернули Тони на живот и выкрутили ему руки назад. Затем один из них выдернул ремень из брюк и стянул им его запястья. Пластиковую маску тоже водрузили на место. Тони еще чуток посопротивлялся, потом обмяк и мужчины оттащили его к машине и усадили на заднее сиденье. По дороге один из них бросил укушенному: - Вам нужна помощь? Тот стоял на тротуаре, зажимая рукой рану на плече. - Я не заражусь бешенством? - спросил он. - Нет, это иное, - ответили ему, - но человеческие укусы очень опасны. Вам обязательно надо в больницу. Хотите мы подвезем вас? И пока он неуверенно топтался на месте, тот, который сидел все это время в машине на месте водителя (третий из этой команды охотников на людей), высунулся в окно и крикнул: - Садитесь! Укушенный еще секунду сомневался, но потом решился и сел в машину рядом с водителем. Мы тронулись. - Черт... Что же с ним такое? - спросил он, опасливо оглядываясь на Тони через плечо. Тони еще чувствовал на губах чуть сладковатый вкус его плоти. Он добродушно улыбнулся укушенному глазами, потому что рта не было видно, но тот испуганно отвернулся. Тот, который был за рулем, ответил: - Он болен. Долгое время был в ступоре, но вчера внезапно вышел из него и сбежал от нас. Так получилось... - В его голося звучали извиняющиеся нотки. И еще он временами бросал взгляд на окровавленное плечо незадачливого прохожего. Тот, похоже, удовлетворился ответом, и всю оставшуюся дорогу мы все молчали. Тони переключил внимание на ощущения своего тела, он как раз начал наслаждаться вибрацией автомобиля, так хорошо ощущаемой спиной и ягодицами, когда впереди показалось мрачноватого вида трехэтажное здание за высоким металлическим забором. Психиатрическая лечебница! Этот факт так и пробивал нас всех на хи-хи! Машина подъехала к служебному входу. Им навстречу вышли два санитара. Эти были в белых халатах, а не в штатском, как те, от которых Тони пришлось побегать. В руках у одного из них была смирительная рубашка. Тони аккуратно вывели из машины и санитары вчетвером быстро и умело облачили его в неудобную одежду, застегиваемую на кожаные ремешки. Мужчина, который вел машину, тоже вышел и отдавал распоряжения. - Отведите его и скажите, чтобы рану осмотрели и обработали, - поручил он одному из своих спутников в штатском, кивнув на пострадавшего от зубов Тони. Мужчина кивнул и двое удалились. - А вы, - обратился главный ко второму санитару в штатском, - проверьте, чтобы все было готово в кабинете 17. Вероятнее всего, скоро мы будем там. Тот тоже удалился, молча кивнув. С Тони остались санитары в белом. - Ведите его в мой кабинет, - сказал им тот, кто вне всяких сомнений был врачом. И мы пошли. В кабинете доктора было красиво и даже уютно. Наверное, так и должно быть в кабинете врача-психиатра. Психи во время лечения обязаны чувствовать себя уютно! Неужели они думают, что можно себя почувствовать хоть как-то, когда еле можешь пошевелить руками в смирительной рубашке? Мы все, и Ла тоже, все больше и больше приходили в восторг от этой истории. Тони усадили на стул с прямой спинкой. Стул был прикручен к полу, а еще у него было несколько креплений, к которым можно было присоединить ремешки от смирительной рубашки. Это лишало пациента возможности встать или упасть со стула. Доктор не стал садиться за стол. Он поставил стул прямо перед Тони на расстоянии полутора метров и сел, глядя ему прямо в лицо. - Давай поговорим, - сказал он. - Давай, - ответил Тони. - О чем ты хочешь узнать? Мы все внутренне замерли. Настоящим магам открыты все истины мира и в каждой своей истории Ла подходит вплотную к тому, чтобы открыть их любому желающему. Сейчас наступил именно такой момент. Игры и забавы кончены. И начата новая игра-забава: абсолютная правда! - Ты знаешь, кто я? - Ты - плод моего воображения. Ты - часть истории, которую я показываю своим друзьям, писателям, придуркам, слушающим, запоминающим и многим другим. Ты - пример парадокса. Ты - нелепость. Он не был удивлен, он просто сказал. - Хорошо. Ты помнишь что произошло вчера? - Нет, - отвечал Тони. - Вчера не было. Все началось сегодня менее часа назад. И сегодня все закончится. Поэтому я не могу помнить ничего, хотя я мог бы сделать вид, что это так. Но зачем? Это ведь нам только помешает... - Почему ты считаешь, что все кончится сегодня? - Я знаю это. Я знаю, что случится через десять минут. Это и станет концом. - Что, по-твоему, случится через десять минут? Тони улыбается (мы же все умираем от смеховой эйфории). - Через мой мозг пропустят электрический ток. - Он намеренно чеканит слова. И улыбается. На мгновение доктор смутился. - Ты бы хотел этого избежать? - Нет. - Но ты понимаешь необходимость этой процедуры? Ты понимаешь зачем это нужно? - Да. Это укрепит уверенность в том, что разрушая мозг, вы помогаете людям. Доктор помолчал. - Ты понимаешь, что ты сегодня ранил человека? - Конечно. - Ты сделал это намеренно? - Несомненно. - Кто-то заставил тебя это сделать? - Нет. Здесь нет никого, кто мог бы заставить меня сделать что бы то ни было. - Кем ты себя считаешь? - То есть, кто я есть? - Можно и так сказать. Кто ты есть? Взрыв эмоций. Брызги счастья. - Я - маг. Все истории Ла заканчиваются агонией. И это - пик его таланта. Когда к вискам приставляются влажные электроды, все струны в теле натягиваются и начинают чуть слышно ныть. Нет ничего приятнее осознания неизбежности и одновременного понимания того, что ты сам выбрал эту неизбежность. Кто-то нажимает кнопку. Зубы впиваются в резину. Язык забивается в глотку. Позвонки вопят. Электроны внутри биохимической машины срываются со своих орбит и начинают бешенную гонку к невиданной цели. Все вокруг стонет, сворачиваясь в точку. Это хороший момент, чтобы вернуться. И Ла возвращается. Его история окончена. Какое-то время мы продолжаем переживать только что увиденное. Самые быстрые дожидаются самых медленных. Все довольны. Ла удивил нас и на этот раз. И вот, когда все уже готовы расходиться, наш обожаемый всеми Джи спрашивает: - Как вы думаете, можно ли на самом деле жить в таком мире? Мы улыбаемся. На то он и придурок, чтобы задавать идиотские вопросы. ноябрь 2004
Другие материалы по теме
| 
